Спородила Добрынюшку родна матушка. Откормила грудью белою, умывала водой ключевою. Бывалоче она его умое, причеше, а на ночь перекрестит. Рос Добрынюшка не по дням, а по часам. Она, бывает, сидит да его прибаюкивает: “Спи, дитенок мой, усни, угомон тебя возьми, когда вырастешь велик, будешь в золоте ходить”. Вот и вырос Добрынюшка.
Стал он уже юношем, раздобыл себе коня богатырского и доспехи богатырские. Бывало, снарядится и поедет в дикую степь странствовать. А Добрынюшке мать приказывала: “Не езди, Добрынюшка, далеко в дикую степь, за реки глубокие, за горы Сорочинские высокие-высокие”. А Добрынюшка матери не слушался. Возьмет дубину сорочинскую и поедет в дикую степь. Частехонько он встречал на пути врагов-недругов, но те живые не оставалися, от его молодецкой руки, от дубинки сорочинской попадывали. Один раз он ездил по степи и встретился с ним богатырь Франциль Венециан. А другой-то богатырь из Индии богатой. Он их обоих в руки взял, стукнул друг об друга и посадил в кожаный мешок, привязал за аркан, перекинул на седло, на добра коня сел и поехал. Ехал он день, два, три, а может и более. Видит, ему навстречу едет еще богатырь и слышит он голос богатырский:
— Что, Добрыня Никитич, будем биться или мириться?
А Добрыня отвечает:
— Биться.
А тот отвечает:
— Биться — не жениться, биться — так биться. Добрыня Никитич обернул копье долгомерное, поднял тупым концом и вдарил противнику в грудь. Тот богатырь упал с коня. Добрыня вскочил, взял и расстегнул латы на груди его, видит груди женские. Он тогда отступил. Она говорит:
— Ну что, Добрыня Никитич, вы сделали то, что не положено. Теперь ты должен меня замуж взять. Если скажешь — не возьму, я ладонью в тебя вдарю и в овсяный блин сожму.
Он глянул ей в лицо. Она показалась ему пуще света белого и солнца ясного.
— Будь ты навеки моя жена, а я буду тебе верным мужем. Как тебя звать, величать?
— Я Василиса Савельевна.
Дали они друг другу руки и слово, что весь век будут жить неразлучно и поехали к матушке Добрыни Никитича. Приехали. Приняла их родна матушка, как сына чада милого и дочку любимую. И пожили они года три. И поехал Добрыня опять стрелять в дикую степь. Когда он уезжал, она вышла на широкий двор провожать его. Он подавает ей руку, поцеловал ее и говорит:
— Ну, дорогая моя супруга, еду я в дикую степь, а ты жди меня верой и правдой, если три года вести не будет, то замуж пойди, за кого хочешь, только не выходи за моего названного брата Алешу Поповича.
Она ему отвечает:
— Час тебе добрый, дорога тебе скатертью. Иди, милый, погуляй по дикой степи, а я, если весточки не получу, шесть лет подожду, три года на себя возьму.
Когда Добрыня поехал, она глядела пока не скрылся он из глаз. Долго, долго стояла. Ну, потом все весточки ждала, а весточки так и не было. Прошло три года, а весточки все нет. Многие женихи сватались и сватом был Владимир Красно — Солнышко, но она всем отказывала, говорила, что до тех пор замуж не пойдет, пока не получит весточки, не услышит, что Добрыни в живых нет. Тогда Алешенька Попович привозит ей подложное письмо, будто бы он ездил по дикой степи и видел труп Добрыни Никитича, зарос травою-муравою, а в черепе его змеи гнездышки повили. А конь гуляет по степи без хозяина, а змеи ему щоточки покусывают. В это время он предложил ей, что женится на ней. Она дала согласие, и назначили они предложный вечер. А через недели две-три буде брачный. Вот они первый вечер отгуляли, собираются ко второму.
А Добрыня расклал полотняный шатер, постлал войлочек косятчатый, в головах седелышко черкасское и спит богатырским сном. Подбегает к палатке его добрый конь, ударил копытом, что из-под копыта искры посыпались и задрожала вся земля. Добрыня проснулся, вышел из палаты, а его добрый конь храпит, ушами и глазами водит, как лютый зверь.
— Что же ты, мой любимый хозяин, спишь и ничего не знаешь, не ведаешь. Твоя жена любимая, Василиса Савельевна, выходит за твоего названного брата замуж, за Алешу Поповича. Предложный вечер был, уже скоро будет брачный.
А Добрыня Никитич спрашивает:
— Добрый конь, а успеем мы к этому времени?
Отвечает ему его добрый конь:
— Успеем, коли три дни скакать будем без продыху.
Запрыгнул тут Добрыня на коня и поскакали они быстрее буйного ветра. Три дни бех остановки летели над полями травяными. Над лесами высокими, через горы и холмы перескакивали. Вот уж и стольный город показался.
Прямо из чиста поля наезжал удалой дородный добрый молодец, словно ясен сокол, а конь тот под ним будто лютый зверь.
Приезжает Добрыня на свой двор, выходит на крыльцо ступенчатое его мать. Добрыня ей крест кладёт по- писаному, поклон ведёт по- учёному, да сам здравствует мутушку и говорит такие слова:
— Здравствуй, Добрынина матушка! Я вчера только с твоим сыном Добрыней разъехался. Наказал он мне подать гусли скоморошные, да велел ещё подать платья скоморошьи, велел также подать дубинку скоморошью, да идти мне ко князю Владимиру да на почестен пир.
Не узнала своего сына Добрынина матушка, назвала его детиной засельщиной. Говорила, что люди ходят с той стороны, и говорят, что лежит её сын убитым головой во Пучай-реке, да ногами во чистом поле. А сквозь его кудри жёлтые проросла уж зелена трава.
Стала гнать она Добрыню со двора. Но не отступился Добрыня, по второму разу поклонился матушке своей, назвался посланником её сына и просил её дать, что он хотел. Надо-де идти ему ко князю Владимиру да на почестен пир.
Стала Добрынинина матушка горевать, потом сказала, что коли не жив, то начто её его дубинушка, да платье скоморошье, да гусли звончатые. Пошла в погреба высокие, принесла всё оттуда и отдал Добрыне.
Накрутился Добрыня молодым скоморошинкой, да и пошёл ко князю Владимиру на почестный пир, да на свадьбу своей жены с Алёшкой.
Пришёл он во гридню столовую, со всеми поздравкался и зачал играть в гусли скоморошичьи, дак играл, что всем понравилось. Доложили слуги князю Владимиру, что есть тут искусный гусельник. Позвали Добрыню, он вошёл, всем поклонился. Да только никто его не узнаёт.
Говорит тогда ему князь Владимир стольнокиевский:
— Поди-тко ты, молодой скоморошинка около печки муравленой есть тебе одно местечко, да там и сядь. Тут в горнице уж все места заняты.
Стали все пить да гулять и молодых прославлять. А Василиса Савельевна, жена Добрынина честная, приметила на платье скоморошечьем свой узор, который она сама нашила. Стала она присматриваться к том скомороху.
Алёшка-то Попович стал ей говорить, что не на того она смотрит. Тогда просила она, чтобы дали поиграть скомороху, может и играть не умеет.
Тут вскочил скоморошинка молодой, Добрыня, да прямо с той печки муравленой и заиграл в гуселушки яровчаты. И все песни да напевки, что он пел, все они пелись только Добрыней.
Алёшка тут распотешился, звал скоморошинку к себе и говороил, чтобы он любое место выбирал, какое ему по душе. Либо рядом с Алёшкой, либо напротив князя, либо напротив княгини Василисы, жены Добрыни.
Сел тогда Добрыня в скамейку дубовую противо Василисы своей.
Тут-то Василиса Савельевна налила чару зелена вина ажно в полтора ведра, да ещё турий тот рог меду сладкого, и всё это поднесла Добрынюшке Никитичу.
А ведь никто не мог одним махом столько выпить и мёдом закусить, кроме Добрыни.
Тут Добрынюшка Никитич взял одной рукой чару зелена вина в полтора ведра, выпил он чару эту на единый дух, да турий рог выпил мёду сладкого. Выпивал, и спускал в чару перстень злачёный, которым с Василисой обручался в церкви.
Приняла Василиса чару, посмотрела в неё, увидела перстень заветный, взяла в руки злачен перстень и говорит тогда:
— А не тот мне муж который подле меня сидит, а тот мой муж, который противо меня сидит.
Тут-то Добрыня Никитич скочил на резвы ноги, брал Алёшку за жёлты кудри, выдёргивал из-за стола из-за дубового, стал Добрыня его по гридне потаскивать, ему приговаривать:
— Не дивлюся я разуму женскому, а дивлюся я тебе, смелому Алёше Поповичу. Ты же Алёшенька мне крестовый брат. Да ещё тебе дивлюся я тебе, Князь Владимир стольно-киевский! Сколько я делал выслуг великих, а ты надо мной надсмехаешься.
Тут Алёшенька Попович выходит из гридне окоракою, выползает и сам приговаривает:
— Всяк-то на сем свете женится, да не всякому женитьба удаётся.
